Фея - Страница 47

И низринул я себя в пасть Бессмертия, и разбросал вокруг себя тысячи, миллиард цветов, и растаял в огне. «Сквозь огонь проходил как в мираж.

Я почувствовал Вечное царство…» Я не обмер от страха, я не потерял головы, не закричал и не заплакал, ибо меня, как бы не было, т. е. я был, но без тела, хотя чувствовал, что ношу свою кожу с собой…

Это был сад, но тени не бросали деревьев, их не было, ибо свет был везде.

Он не слепил меня, потому что я и не мог его видеть, так как вместо глаз со мной говорило то, что люди называют душой». «Лишь душа была другом моим…«И кто-то спросил меня: «Зачем ты здесь?!»

И я ответил, что пришел в этот мир искать себя, ибо давно уже потерял себя, а поэтому все ищу… Кто-то вычислил мой взгляд, живший прежде, и соединил его с трепетным лучом, а губы сковал губами девы, еще совсем недавно плакавшей обо мне, ибо она забыла, что все возвращается.

И поэтому я пришел к ней… Она открыла меня и упала от страха. Ее белое тело сияло ранней надеждой на сумерки…

Люди бродят вблизи, даруя случайно теплом…

Тогда я окликнул ее по имени, но она забыла его…

Только молчала и ждала, когда же она сама все поймет…

Одиночество изъяло копию Души… Она осталась с ней для воссоздания, я прыгал в ее редкие глаза и через них проскальзывал лишь в Память… Которая озвучивает сны…

Ты прыгала сквозь мрак за облака. В блудливые глаза живых людей…

И в быстрых неродных совсем объятиях… Пыталась вновь из темноты создать меня… Не бойтесь, предо Мною все едины. В безумной Чаще Вечного греха…

Поэты часто употребляют слово «Вечный» для усиления значимости произносимых вещей… Ибо оно равносильно непреходящести, неизследимости и очень близко к бессмертному… Хотя, если говорить о стихах или прозе, то пишу их в особом состоянии наглухо закрытого и отключенного ото всех пространств.

Это Моя Тюрьма и Яма, и Мой единственный Дворец…

Мой ветер, в котором я ворожу случайностью произнесенного мною смысла…

Так возникает Образ прекрасной незнакомки Александра Блока, образ скромной и улыбчивой девушки Николая Рубцова, с которой забывается все трудное. И везде один образ спасительной женщины – она и мать, и сестра, и любимая, но никогда не жена?! Почему?! – возникает странный вопрос.

Наверное, потому, что семья со своим бытом страшно далека от подлинной поэзии. Ведь поэзия всегда подразумевает какой-то поиск, какую-то тайну.

Лишь к тебе привязанный мыслью
Глубиной сокровенных желаний,
Я поведал сон свой из грусти,
Голос тайный бредущий в молчанье.

Так я написал, пытаясь начать этим четверостишием новую печальную повесть «Помешанные», сюжет ее разворачивался на фоне Великой Отечественной войны, где нескольких случайных людей связала пережитая ими личная катастрофа.

Каждый потерял своих близких, и это их сделало хладнокровными и жестокими мстителями относительно к своему врагу.

Они обливали немцев ледяной водой, потом отрезали им половые органы и вставляли в их окаменевший рот…

Это были такие же фашисты, только вывернутые наизнанку войной, они так же мучили немцев, как их собратья-эсесовцы…

Вообще, это были уже психически ненормальные люди, поскольку их благородная по-своему ярость переросла в патологию.

В Германии они также насиловали немецких женщин, отрезал им груди, и только по великой случайности им всем троим удалось избежать трибунала…

Но вот окончилась война, они все втроем вернулись на Родину.

Память их взывала, все-таки раньше это были очень красивые и духовные люди, теперь же их вся духовная ось поломалась, «они так и не смогли насытиться чужой кровью». Что-то должно было случиться с ними…

И случилось. Один из них, самый молодой, покончил жизнь самоубийством, возможно, его убила собственная совесть, другой, постарше, спился и ночью попал под поезд, можно сказать, тоже свел с этой ужасно несправедливой жизнью счет, а третий остался.

Это был законченный тип неврастеника с ужасно вытаращенными глазами.

Ночью он клал пистолет под подушку и спал чутко, вздрагивая на любой шорох, а чтобы иметь при себе оружие и не терять свою бдительность, он стал начальником милиции. Всю свою жестокость и ненависть он теперь срывал на бандитах. Сам же собственноручно, с молчаливого согласия следователей, пытал их, придумывая самые страшные пытки…

Одному бандиту он зажимал голову в верстак и тихо, осторожно сжимал виски, пока тот не начинал кричать, потом надевал друг за другом – маленькие и большие валенки на ноги и бил, что есть силы, по почкам.

Очень часто из милиции увозили трупы в больницу, где их быстро вскрывали и ставили довольно обычный в таких случаях диагноз, те. причина смерти туберкулез легких.

Так прошло несколько месяцев. Ярость мстителя не затихала ни на минуту, но все его в районе боялись, к тому же за войну он был много раз награжден орденами и медалями. Но однажды, как это бывает и в жизни, а не только в романах, он пришел пытать одного бандита и неожиданно узнал в нем друга-фронтовика-партизана, с которым вместе перерезал горло не одному фашисту.

Тут уж лом выпал из его рук. И без того широкие глаза еще глубже раскрылись и он только и смог прошептать: Колька!

А Колька смело улыбался разбитыми губами, тоже, очевидно, радуясь такой вот неожиданной встрече. Тут же начальник милиции освободил его от наручников и провел мимо удивленной охраны к себе в кабинет.

Там они сели, выпили и долго абсолютно молча разглядывали друг друга.